МОНГОЛЬСКОЕ ИГО

Куликовская битва

Ручной самострел со стременем. На Руси самострелы были известны с X века

Куликовская битва

Наконечник рогатины

Секира

Бегство хана Мамая с поля сражения

ВСПОМНИЛ МАМАЙ ЗАВЕТЧИНГИСХАНА

Хотите властвовать, хотите побеждать, говорил Мамай своим подчиненным после Куликовской битвы, следуйте мудрому завету нашего предка Чингисхана:завоевал народ — дели на своих и чужих, хвали чужеземные порядки, ругай стариков и льсти молодым, и тогда захваченное государство станет подобно источенному червями дереву.

Утром 8 сентября 1380 года на Куликовом поле долго стоял туман. Только в одиннадцатом часу дня полки увидели друг друга. Как повествует летопись, по обычаю, с обеих сторон выехали на конях богатыри, чтобы сразиться в единоборстве. С монгольской стороны был Челубей, с нашей — Пересвет, монах Троицкого монастыря, до пострижения брянский боярин Александр. Всадники налетели друг на друга с такой силой, так ударили копьями, что оба упали замертво. Битва началась...

Выдвинутый вперед сторожевой полк русских и пеший передовой полк на некоторое время задержали врага. Оба полка пали, с честью исполнив свой долг: они не дали авангарду противника нарушить строй большого полка. Как и предполагалось, главные силы неприятеля, лишенные возможности охватить русских с флангов, направили основной удар против центра позиции Дмитрия Донского. «И сошлись оба войска, крепко бились не только оружием, но и убивали друг друга врукопашную, умирали под конскими копытами, задыхаясь от великой тесноты, ибо невозможно им было уместиться на Куликовом поле, тесное ведь место между Доном и Непрядвой».

Большой полк и полк правой руки, неся потери, все же удержались на месте. Но на левом крыле натиск врага был так силен, что полк левой руки стал отходить, открывая фланг большого полка.

Пеший отряд — частный резерв — на некоторое время прикрыл обнаженный фланг большого полка. Однако вскоре монголы смяли левое крыло и огромными массами устремились в тыл русских, отрезая их от мостов на Дону и грозя сбросить в Непрядву.

Нет сомнения, противнику удалось бы это в полной мере, не будь в зеленой дубраве сильного резерва. Монгольское войско, ничего не зная о нем, подставило ему под удар свой фланг и тыл. Так бывает за шахматной доской: игрок объявляет шах, не замечая, что сам получает после неразумного хода мат.

«Князь Владимир Андреевич, — повествует летопись, — не мог вытерпеть татарской победы и сказал Дмитрию Боброку-Волынскому: «Беда великая, брат, какая польза от нашего стояния? Разве не в насмешку будет нам оно? Кому придется нам помогать?» И сказал Дмитрий: «Беда, князь, великая, но не пришел наш час: всякий, кто не вовремя начинает, беду себе приносит. Потерпим еще немного до удобного времени и подождем, пока не дадим врагам нашим воздаяния». Тяжко было детям боярским видеть людей из своего полка убиваемыми. Они плакали и непрестанно рвались в бой, точно соколы, точно приглашенные на свадьбу пить сладкое вино. Волы-нец же запрещал им, говоря: «Подождите немного, есть еще с кем вам утешиться». И пришел час, внезапно потянул им южный ветер в спину. Закричал Волынец громким голосом князю Владимиру: «Час пришел, время приблизилось». И еще сказал: «Братья мои и друзья, дерзайте». И одновременно выехали русские из дубравы, точно выдержанные соколы ударили на многие стада гусиные; знамена их направлены грозным воеводой.

Монголы же, увидев их, закричали: «Увы нам, снова Русь обманула, слабейшие люди с нами сражались, а сильные все сохранились». И обратились татары в бегство и побежали».

Мамай ввел в бой свой резерв. Однако смятение в его войске было так велико, что отступающих остановить не удалось. Русские по всему фронту начали преследовать врага и гнали его 40 километров до реки Красивая Меча.

Всего три часа шло сражение на Куликовом поле, а потери с обеих сторон были очень большие. Русские потеряли до 40 тысяч воинов, монголы — вдвое больше.

Летопись сохранила нам имена воинов, искавших на поле боя своего полководца: Юрка-сапожник, Васька-сухоборец, Венька Быков... В битве пало много князей и воевод. Великого князя Дмитрия Ивановича нашли лежащим без сознания.

«Грозно и жалостно, братья, — говорил современник тех событий, — было в то время смотреть: лежат трупы христианские у Дона Великого на берегу как стоги сена, и Дон-река три дня кровью текла».